Джэнсон на мгновение поднял голову над парапетом, и от увиденного его едва не стошнило. Выстрелы, казалось, сделанные навскидку, в действительности были прицельными. Пуля большого калибра снесла Холмсу нижнюю челюсть. Из размозженного лица хлестала кровь, промочившая насквозь рубашку; последние попытки дыхания вырывались хриплым бульканьем, наполовину кашлем, наполовину криками ужаса. Сорвавшись с конька крыши, Холмс покатился по черепице и остановился, только налетев на парапет. Его безжизненные глаза уставились на Джэнсона в щели во фронтоне.

Джэнсон знал только, что верзилу никак нельзя считать избавителем. Он дал длинную очередь в ту сторону, где над распростертым телом женщины-снайпера возвышалась его грузная фигура, – заставив верзилу пригнуться, хотя бы на мгновение, – а сам, цепляясь руками за лепнину, украшавшую фасад, быстро сполз по стене дома, к счастью, укрытой от огня снайперов. Бесшумно спрыгнув на мощенную булыжником мостовую переулка, Джэнсон затаился между двумя металлическими мусорными баками и окинул взглядом улицу перед собой.

Верзила оказался очень проворным, что было удивительно для человека его габаритов. Он уже выбегал из входной двери, волоча за собой так и не пришедшую в себя брюнетку. Лицо этого человека пересекал отвратительный, налившийся кровью шрам, красноречивое напоминание о бурном прошлом. Маленькие голубые свинячьи глазки беспокойно огляделись вокруг.

К нему подбежал второй мужчина, тоже в камуфляже, и до Джэнсона донеслись обрывки фраз, которыми они обменялись между собой. Их язык был ему незнаком – но не совсем. Напрягая слух, он разобрал несколько слов. Славянский – если точнее, сербскохорватский. Двоюродный брат чешского, но, сосредоточившись, Джэнсон смог понять общий смысл сказанного.

Взревев двигателем, к ним подкатил мощный, верткий седан. Рявкнув водителю пару слов, мужчины запрыгнули на заднее сиденье. Вдали завыли полицейские сирены.

Эти люди удирают от полиции. Еще несколько человек в камуфляже набились в седан, и он, рванув с места, скрылся.

Окровавленный, помятый, Джэнсон, шатаясь, добрел до переулка, где Барри Купер, обливающийся потом, с выпученными глазами, ждал его за рулем бронированного лимузина.

– Тебе нужно в больницу, – дрогнувшим голосом сказал он.

Мгновение Джэнсон молчал, закрыв глаза. Максимально сосредоточившись, он перебирал в памяти обрывки фраз, которыми обменивались сербы. «Корте Принсенграхт… Центраал Статион… Вестдок… Оостдок…»

– Вези меня на центральный вокзал, – сказал он.

– Да за нами увяжется половина амстердамских фараонов!

Начал моросить мелкий дождик, и Купер включил дворники.

– Жми на педаль.

Кивнув, Купер поехал по Принсенграхт на север, шелестя покрышками по мокрому асфальту. Доехав до моста Бройверсграхт, они убедились, что полицейской погони нет. Но, быть может, их преследует кто-то еще?

– Сербы, – пробормотал Джэнсон. – В наши дни они готовы наниматься к кому угодно. Кто платит им сейчас?

– Сербские наемники? Дружище, ты меня пугаешь. Я притворюсь, будто тебя не слышал.

Корте Принсенграхт отделяет от Западного порта, где сейчас остались в основном заброшенные склады, рукотворный остров, на котором был построен центральный вокзал. Но верзила со своими дружками направлялся не в главное здание. Их целью были просторные служебные постройки к югу от вокзала, укрытые от постороннего глаза. Ночью там собирались наркоманы, вкалывающие друг другу дозу героина; днем, однако, здесь было безлюдно.

– Езжай прямо, не сворачивай! – крикнул Джэнсон, очнувшись от размышлений.

– Мне показалось, ты говорил про центральный вокзал…

– Справа от него в пятистах ярдах служебное строение. Выходит на причалы Восточного порта. Гони туда!

Промчавшись мимо стоянки перед зданием вокзала, лимузин затрясся на разбитой мостовой между заброшенными складами и пакгаузами, куда много лет назад сгружались привезенные в Восточный порт товары. К настоящему времени большинство грузовых причалов было переведено в Северный Амстердам; здесь же остались призраки из облупившегося кирпича и ржавого железа.

Внезапно дорогу перегородила ограда из стальной сетки с воротами. Купер остановил машину, и Джэнсон вышел. Ограда была старой, ячейки пожелтели от ржавчины. Но замок, закрепленный на большой металлической пластине, сверкал новизной.

Издалека донеслись крики.

Достав из кармана маленькую отмычку, Джэнсон лихорадочно принялся за работу. Засунув самый кончик отмычки в замочную скважину, он одним резким движением вставил ее до конца в замок, поворачивая против часовой стрелки. Главным здесь была быстрота: отмычку надо было успеть провернуть до того, как пружина замка вдавит верхний штырек вниз.

Пальцы Джэнсона ощутили, как верхний штырек взлетел вверх. Воспользовавшись долей секунды, в течение которой сувальды вышли из зацепления, он вдвинул щеколду. Ворота были открыты.

Махнув Куперу, Джэнсон попросил его загнать лимузин в ворота и поставить его в ста ярдах от них, рядом со старым, ржавым товарным вагоном.

А сам он подбежал к большому ангару из гофрированной стали и, прижавшись к стене, стал быстро пробираться в ту сторону, откуда доносились крики.

Наконец Джэнсон смог заглянуть внутрь ангара, залитого тусклым светом, и от увиденного у него пробежал мороз по коже.

Женщина из отряда «Лямбда» была привязана толстым канатом к бетонному столбу. Грубо сорванная с нее одежда валялась у ее ног.

– Этот козел уже ни на что не способен, – прорычала она, но сквозь напускную браваду в ее голосе отчетливо прозвучал страх.

Перед женщиной стоял верзила с налившимся кровью шрамом. Он дал женщине затрещину, отчего ее голова отлетела назад, ударившись о бетон, и, достав нож, начал срезать с нее нижнее белье.

– Не прикасайся ко мне, сукин сын! – крикнула женщина.

– И чем ты собираешься мне помешать? – Хриплый, утробный голос.

Расхохотавшись, верзила расстегнул ремень.

– На твоем месте я бы не злил Ратко, – ухмыльнулся его приятель, державший в руках длинный нож, блестевший даже в полумраке. – Он предпочитает живых – но особо не привередничает.

Женщина испустила леденящий кровь крик. Чисто животный ужас? Джэнсону показалось, что тут было нечто большее, – вопреки всему, женщина надеялась, что ее кто-нибудь услышит.

Однако все звуки потонули в завываниях ветра и скрипе барж у причалов.

В полумраке ангара Джэнсон различил тусклый блеск машины, на которой приехали сербы. Двигатель негромко ворчал на холостых оборотах.

Верзила снова дал женщине пощечину, затем еще и еще, не спеша, размеренно. Он не собирался ее допрашивать; Джэнсон с ужасом осознал, что это являлось частью сексуального ритуала. С шумом сбросив с себя брюки, убийца обнажил свой член. Перед смертью женщина будет обесчещена.

Вдруг Джэнсон застыл, услышав за спиной тихий голос с сербским акцентом:

– Брось оружие!

Обернувшись, он увидел перед собой стройного мужчину в очках в золотой оправе, высоко взгромоздившихся на орлином носу. На мужчине были брюки цвета хаки и белая рубашка, тщательно отутюженные. Он стоял вплотную к Джэнсону, небрежно приставив ему к виску револьвер.

Это была ловушка.

– Брось оружие, – повторил мужчина в очках.

Джэнсон выронил пистолет на бетонный пол. Решительно вжатое в висок дуло револьвера не допускало возражений. Воздух разорвал новый крик, на этот раз завершившийся дрожащим всхлипыванием, свидетельством безотчетного ужаса.

Мужчина в очках в золотой оправе мрачно усмехнулся.

– Американская сучка поет. Ратко любит трахать шлюх перед тем, как их убить. Крики его возбуждают. Боюсь, то, что припасено для вас, окажется не таким приятным. Но скоро вы сами все узнаете. Ратко сейчас закончит. И для нее тоже все кончится. Как и для вас, если вам повезет.

– Но почему? Ради всего святого, почему? – тихим, сдавленным голосом спросил Джэнсон.

– Чисто американский вопрос, – ответил мужчина в очках. Голос у него был более облагороженный, но, как и у верзилы, совершенно бесстрастный. Вероятно, это был руководитель операции. – Но вопросы здесь будем задавать мы. И если вы не удовлетворите нас своими ответами, вы умрете очень мучительной смертью, прежде чем ваше тело скроется в водах Восточного причала.